Людмила Колодяжная
Избранные стихотворения
Москва 2012 (Январь – Декабрь)
*** Ученикам – Господь дал сил...
«Здесь созревает черновик
Учеников воды проточной...»
Осип Мандельштам
В ночь – льется плач из водосточной
трубы, иль флейты... Кто даст сил
ученикам воды проточной –
и слёз, и влаги, и чернил...
Лучи, рожденные восходом,
бегут, тетрадь еще чиста,
но строчки грифельные – оды –
растут, ветвятся на листах.
Глубинный смысл в прозрачных
рифмах
клубится... Где его исток?
Невольно, след оставит грифель,
чуть сломанный на стыках строк.
Излом небесных переходов,
где горизонта даль чиста...
Растет рассвет. Простёрта ода
на глади пепельной листа,
Вбирая плеск воды проточной
и слёз, и плача, и чернил,
и песню флейты водосточной –
ученикам – Господь дал сил...
*** Юджин 2012
Знаешь, что я возьму с собой
в даль, где вечно шумит прибой –
нить голоса твоего, шелковинку,
да еще – упавшую на лист снежинку,
обведенную твоей рукой...
Я привезу тебе глоточек
солоноватой воды морской,
и времени золотого песочек
с того тихого побережья,
где волны, подобием строчек,
набегают друг на друга – небрежно...
*** Комната Анны
Потолок надо мною скошенный,
Кем-то выстроган из осины,
А в окошке звездное крошево…
Видно, время меня скосило –
Моя жизнь с тишиной повенчана,
Проступающей в темных рамах,
Надо мной потолок бревенчатый –
В дальнем домике деревянном.
поздно,
В Город, где заснежены кроны…
А в моем окне только сосны
С древней хвоей вечнозеленой –
Узловатых ветвей колена,
И сквозь них – небесный квадратик,
Звездный луч из глубин вселенной
Дальний свет по пути растратил…
Пусть тебя этот свет коснется –
Мы с тобою лучом повенчаны…
Час такой, что звонить тебе –
поздно…
Надо мной – потолок бревенчатый…
*** «Сосна до звезды достает...»
Рядом с домом твоим
в высь стремится, растет
корабельный мачт/овый лес,
ель темнеет,
сосна до звезды достает,
и во взгляде всегда –
звездный блеск.
Вечерами
ты ворожишь у огня,
в лепестках его
ищешь ответ...
Сохрани для детей,
сохрани для меня
этот вечный
вечерний свет.
Подыми
белых клавиш бегущий вал –
молоточки коснутся струн,
и ты вспомнишь то,
что в детстве играл,
предрассветный
Шопена ноктюрн.
Горизонт твой изломан,
горный хребет
в городке
подступает к домам...
Я когда-нибудь
снова приеду к тебе
мы с тобою
пойдем по холмам,
мы войдем
в корабельный мачтовый
лес,
по тропинке,
что в небо ведет,
ты покажешь мне
точку ночную небес,
до которой – сосна достает...
***
Лампадка светит тускло
Плач с тишиной мешаю
По высохшему руслу
Я путь свой продолжаю
Заснеженный – он лучше
Дороги долгой прежней
Там где миндаль цветущий
На дальнем побережье
Но я еще помедлю
На каждом повороте
Еще пройдусь по следу
В том городке где бродят
Послушные олени
По уличным откосам
Где днем играют тени
В лучах летящих косо
На низкий деревянный,
Укрытый хвоей домик
Где Пятикнижья томик
Раскрыт на первых главах…
*** К Благовещению
Начало апреля-месяца,
Благовещенье, день седьмой...
Два взгляда в просторе встретятся –
твой и мой -–
в самой далекой точке,
посылающей нам лучи...
Два взгляда падут на строчку,
что тайно еще звучит.
Строка очерчена строго,
каждое слово – исток,
льющийся Голосом Бога...
Там – Благовестный цветок,
который Архангел держит,
вырван светом из тьмы..
Там – Дева читает те же
слова, что читаем мы...
*** Вербное воскресенье
Ветку вербы тебе принесу,
вспоминая, что в этот день,
я «Осанна...» – произнесу.
Я еще страницей качнусь
пред тобой, в полосе луча,
и растаю, как тает свеча,
но уже – сгореть не боюсь.
Я тебе прошепчу: «Поверь,
только Слово звучит горячо...»,
я успею весенним лучом
отворить в твоем доме дверь,
В день, когда ты взглядом бродил,
разбирая узоры строк...
Нет страшней на земле дорог,
кроме тех, где Бог проходил.
Ветку вербы тебе принесу,
вспоминая, что в этот день,
прежде, чем исчезнуть, как тень,
я «Осанна...» – произнесу,
Зная то, что когда-нибудь
ты войдешь, лучами палим,
в тот далекий Ерусалим
и пройдешь – тот короткий путь...
*** Царицыно
Времени пропели спицы,
выплыл поезд голубой,
и умчал меня в Царицыно –
на свидание с тобой.
Тишиной дворцы окованы,
блеск каскадов, плеск воды,
нас Баженов с Казаковым
встретят, в бронзе отлиты...
В тишине умолкнут споры...
Облаков прильнет прибой
к горизонту. В тех просторах
затеряемся с тобой.
В облаках растет прореха,
вспыхнет месяц голубой,
чье сияние, как веха –
дня, где были мы с тобой.
И какое время суток –
мы не знаем, и вокруг –
тишина. Лишь стая уток
ловит хлеб из наших рук.
Как они здесь зимовали,
рады полынье любой?
Как они здесь тосковали
без тепла, как мы с тобой?
Времени пропели спицы,
выплыл поезд голубой
и умчался из Царицыно,
разлучая нас с тобой...
*** Понедельник на Страстной
Проём окна затоплен мглой...
Но мне хотелось, чтобы
далекой звездною иглой
к утру он был заштопан.
Чтобы к стежку бежал стежок,
чтоб светлая дорожка
впадала в комнату... Снежок
чтоб таял за окошком.
Чтоб от горячего луча
по снегу пробежала
тропинка первая ручья...
Чтоб верба оживала.
Чтоб, продолжая долгий путь,
светящаяся спица
из пряжи слов свивала суть -
Вселенной - на страницах...
*** Среда на Страстной
чтоб жизнь обернулась былиной...
Страстная среда... Сегодня разбит
Алавастра кувшин Магдалиной.
Словно, разбит был каменный грех.
В покаянье, в плаче неистовом
она избывала бремя утех,
омывая стопы Пречистые.
Преображалась душа и плоть...
«Смерть, где твое жало?..»
И отпускал ей грехи Господь,
Мария – преображалась.
В горницу вечности дева вошла
из Сада апрельского вербного...
И становилась прозрачной душа,
как от причастия первого.
Строка бытия прорастает в быт,
чтоб Слово владело миром.
Вечности аромат разлит,
благоухает мирро.
*** Пятница на Страстной
Капли выхвачены из мглы
робким вечерним светом –
фонарей, укрывших углы
улиц...Капли еще тяжелы
тонким березовым веткам.
В эту пятницу, этот плач –
словно участник в драме...
Исуса – в сердце кольнул палач,
распалась завеса в храме.
В мире – прореха, приходит мгла,
в мире не стало Света...
Капля, словно слеза, тяжела
тонким березовым веткам.
Но я знаю, сквозь первый дождь
в этот апрельский вечер,
ты, как и я, в Сад далекий идешь –
к утру единственной встречи.
*** Ночь Страстной субботы
Апрельский дождь с прозрачных крон
ночной сдувает ветер.
Сегодня – колокольный звон
стоит на белом Свете.
И минуло две тыщи лет,
как в мир пришел Мессия...
Из каждой церкви льется свет –
мы в храм Анастасии
Войдем, придел пустын ещё,
иконы смотрят ясно,
но от свечей так горячо...
И золотою краской
На куполах кресты горят,
как маяки вселенной.
Колокола нам говорят,
что «Смерти нет...» – из плена
Душа когда-нибудь уйдет,
когда-нибудь, не скоро,
и над землей, как свет взойдет,
став зведочкой в просторах.
В ночь эту каждый человек
стоит перед судьбою...
И церкви маленький Ковчег
спасает нас с тобою.
*** Утро Воскресенья
Как Мария, войду на рассвете
в тот далекий весенний Сад.
ветер вечности меня встретит,
как последняя из преград.
На земле – по дороге неровной,
ошибаясь, пришлось идти...
В том Саду меня встретит Садовник
и укажет иные пути.
Я Его не узнаю вначале,
в предрассветном тумане-мгле,
лишь замечу, что взгляда печальней
не встречала я на земле.
Сквозь ветвей весеннюю пряжу
всё же я различу черты...
И когда Он «Мария!» – скажет,
я отвечу: «Учитель!.. Ты!...»
Это будет первая встреча
на единственной из дорог...
Это будет последняя встреча,
и туманом укроется – Бог...
*** Иду сквозь жизнь, едва дыша...
Иду через прозрачный лес,
сквозь утро, синеву небес,
сквозь снега талого останки.
Иду, случайный пешеход,
туда, где поезд мой не ждет -
сквозь тишину на полустанке.
Весь мой сегодняшний улов -
строфа, и в ней десяток слов
молитвы, мной не сотворенной...
Иду сквозь жизнь, едва дыша,
туда, где улетит душа
в просвет, когда-то сохраненный
Тем Ангелом, что нес меня -
небесный лепесток огня,
чтоб я когда-то воплотилась
Здесь, на Земле, здесь, в тишине,
чтобы когда-то обо мне
в словах лишь - память сохранилась.
Апрель. Еще прозрачен лес,
иду сквозь синеву небес,
растаяли снегов останки.
Мне свыше Кто-то говорит,
что поезд мой уже стоит
и ждет в тиши, на полустанке...
*** «Благословен <...>
Ты - одиночества верховный час!»
Марина Цветаева
Учителей почтив великих,
Ночь. Дремлет в тишине безликой
фонарь, который не погас.
Как стражник древний безымянный
стоит бессменно на углу,
и звездную сбирая манну,
лучом рассеивает мглу.
Какая малость мне осталась...
Звезда, мелькнувшая вдали –
моя – сгорит, когда усталось
сотрет меня с Твоей земли.
Учителям великим верю,
чту одиночества верховный час.
Последней станет мне потерей
фонарь, который не погас.
Когда переступлю порожек –
раскрытых в край другой дверей -–
отвечу: был всего дороже
свет одиноких фонарей...
*** Журавли
«И вот ты снова данник
журавлей...»
Велимир Хлебников
Обитаешь ты где-то вдали,
но к тебе летят журавли
над бумажным полем страницы,
задевая крылом границы.
Вьется тонкой строчки стезя,
но к тебе мне дойти нельзя,
потому что, строка коротка –
но над ней растут облака
Над простором бумажных полей,
где рисую я журавлей.
Зарастают словами поля,
не услышать тебе журавля,
Что поёт в твоей тишине –
обо мне, обо мне, обо мне...
Лишь – когда-нибудь эта страница
прилетит к тебе, как синица,
Но – увидишь ты журавлей
над простором бумажных полей...
***
«И евхаристия, как вечный
полдень, длится...»
Осип Мандельштам
Словно жизнью, строкой рискую,
часа смертного по вечерам
жду... Но ангелов я рисую
на прозрачных листах, по утрам...
И лоскут мне небесный виден
в синеве, в просторе окна.
Каждый день я строю Обыденный
храм стиха... В нем живет тишина,
Что – второй становится жизнью,
той, где каждый – молитву творит,
той, где ангел входит неслышно,
тот, кто Царскую дверь отворит,
И откроется Лик Господень,
от свечей – блик небесный огня,
Евхаристии длится полдень,
Бог живой глядит на меня...
В этот храм ты войдешь однажды
и, окутаный тишиной,
и, томимый духовною жаждой,
встанешь тихо рядом со мной...
*** Скит святой
Вновь, паломник, бредешь с котомкой
вдоль тропинки глухой
монастырской...
Словно странников древних потомок
–
в скит святой Александра Свирского.
Лишь в глуши жизнь Святого
устроится –
пусть сосна, а не древо Мамры...
Но святому явилась здесь Троица,
словно Ветхому Аврааму.
Странник мой, напиши об этом –
чтобы строк нас связали нити..
Напиши – что на белом Свете
еще есть святая обитель.
Ведь паломник в пути – не торопится,
проходя по земле монастырской...
Пусть приснится страннику – Троица,
как когда-то святому Свирскому...
*** Той луговой тропинкой
«холмы, спеленатые туго»
Мандельштам, 1920
Когда нибудь, мой друг,
словам моим внемли,
пройди со мной навек
тропинкой узкой луга,
где горизонт открыт,
где чудятся вдали
библейские холмы,
"спеленатые туго..." -
Той лентою дорог,
что мы с тобой прошли
туда, за горизонт,
и не дано вернуться -
сквозь молнии тревог,
мерцающих вдали,
как в запредельном сне,
где не дано проснуться.
Когда-нибудь, мой друг,
внемли моим словам,
пройди со мной навек
той луговой тропинкой,
где отдан горизонт,
как в Библии, холмам,
и где Земля - дрожит
над каждою былинкой...
*** Мой Ангел-виночерпий
«...пью горечь тубероз...» Борис
Пастернак
Быль состоит всегда
из света и теней,
из бисера росы,
из хлада снежной манны,
из сырости строки
в бумажной мгле туманной,
растущей средь моих
незавершенных дней,
Которым, может быть,
не сбыться никогда,
пью горечь этих дней,
мой Ангел-виночерпий,
мы эту быль, как боль,
с тобой навеки терпим,
а быль... она растет
холмами, как года.
Пред скатертью дорог
присядем на краю,
крылатый Спутник мой,
дарованный навеки,
когда-нибудь крылом
мои закроешь веки,
чтоб снова их открыть
в каком-нибудь Раю...
Ты знаешь, дни мои
тобою сочтены,
пусть невелик итог -
стихов бумажный ворох,
но ты расслышишь в нем
шум времени, как шорох,
что льется в даль твою,
в просторы тишины.
*** Как ангелы, мы шли босыми
«Мне от владимирских просторов
так не хотелося на Юг...»
Береза веткою туманной
круги проводит по воде,
как будто, ветхий путь обманный,
ведущий, может быть, к беде..
Катилось эхо с косогоров,
как продолженье, как испуг
птиц, от владимирских просторов
перелетающих на Юг.
Вослед, за путником усталым
неслышно тень моя брела
туда, где Церковь расцветала
и в звездах плыли купола.
Нас спичка серная согрела
и свечка с каплей восковой,
та, что в руках твоих сгорела,
но луч остался золотой.
Как ангелы, мы шли босыми,
и времени шуршал песок -
путями чистыми, прямыми,
далекими, как их исток.
Мы шли туда, по краю Света,
сквозь воды, горы и леса,
мы шли туда, в Господне Лето,
на зов, на птичьи голоса.
*** Тропинкой шли в Бирюлёво
В полдень свежий и вешний
тропинкой шли в Бирюлёво,
ветка цветущей черешни
лишала нам дара слова.
Ладонь в ладони – шли рядом,
будто по краю Света,
в траве отмечая взглядом
звездочки первоцветов.
Уже зарастали страницы –
в пустынной с утра тетради
словами, что пели птицы,
а точки выстукивал дятел.
Цветущим шли переулком,
шли, ни о чем не жалея,
и вышли в конце прогулки
на Липецкую аллею.
Прощания кроткие речи,
дня разгаданный ребус...
От счастья короткой встречи
меня увозил толлейбус
Куда-то, по краю Света,
где не встречаются взгляды
и не растут первоцветы,
туда, где нет тебя рядом.
*** Сон
Наверное, сон это был...
Плыла пустынная зала,
в которой ты окна мыл,
а я тебе помогала.
И к стеклам катил прибой
первых зеленых веток –
преградой меж мной и тобой,
преградой меж тьмой и светом.
И сон повторялся вновь,
по залу бродили, как тени...
Но это была – любовь
и юных ветвей сплетенье.
Растаял сон через час...
Но ветки остался локон
в Саду, смотревшим на нас
сквозь свежесть вымых окон
*** Любви прозрачная ловушка
Любовь вела нас, как детей,
сквозь жизни комнаты и залы
и в зеркалах нас отражала,
сплела из шелковых сетей
для нас прозрачную ловушку,
которую с тобой делю,
когда шепчу тебе на ушко
о том, что я тебя люблю.
Мы научились постигать
любви неясную науку
и эту сладастную муку,
пройдя разлуку, принимать,
чтобы её обряд старинный
хоть мимолетно удержать –
в стихах, в мелодиях, в картинах –
любовь пытались отражать.
Готова целый век делить
с тобой прозрачную ловушку,
слова любви шепча на ушко,
готова эту муку длить...
*** Сад-лабиринт
В этот Сад примчал нас синий
поезд...
Почему же нет дорог отсюда?
Лабиринт, быть может – вечный поиск
на земле, здесь – неземного чуда.
Мы идем по нитям непрерывным,
робко, средь тропинок, трав
укромных,
остановленные каждым взрывом
белых яблонь, вишен и черемух.
Все же, ищем выход, мы упрямы –
из полей цветущих этих минных...
Яблонь облака кипят над нами,
и черемуха идет лавиной.
Мы кружили, проходили дважды
по тропинкам и по травам колким,
и летели в нас при взрыве каждом
лепестков прозрачные осколки.
Эту нить распутали под вечер,
зов услышав с дальней колокольни –
вышли к храму белому Предтечи,
вдоль оврага путь найдя окольный.
Увозил нас тот же синий поезд,
и в толпе, в ее нарядной гуще,
мысленно мы продолжали поиск –
вечный – в лабиринте том цветущем.
*** В каком-нибудь Раю...
Путь пройдя сегодня гибельный,
светлый твой покину дом
и вернусь к себе, и Библии
наугад открою том.
Пусть страница осветится,
лампа дремлет на краю
столика – чтоб очутиться
мне в каком-нибудь Раю.
Я туда войду без страха,
чуть страницу теребя...
Вечно там Господь их праха
создает, Адам, тебя...
Глина свежая упруга,
влага – чище серебра,
и меня, твою подругу,
воссоздаст Бог из ребра...
В том краю цветут черешни
и травой покрыта твердь.
Мы пока еще безгрешны,
но уже крадется смерть.
Мы пока еще невинны,
но уже близка беда –
держим мы по половине
золотистого плода.
Обожжем друг друга лаской
самой первой – на века...
Мы с тобой еще прекрасны,
и любовь как смерть крепка..
Рай покину... Вечной Библии
закрывая старый том.
Снова пусть прйду я гибельный –
в твой далекий светлый дом.
*** В прощальный этот час
ты говоришь мне, что слова мои сухи,
я говорю тебе – последнею зарёй,
смотри, горят дерев березовых верхи...
Уходишь ты один, туда, на Север, в даль,
послушник... Может быть, в пустынный монастырь.
Что остается мне – звезды высокой сталь,
чей луч здесь по ночам мой стережет пустырь.
Прощальною зарей в час этот дом залит,
слова моей любви произношу, как тост...
Уходишь ты один для подвига молитв,
мне оставляя путь строки – он прям и прост.
Уходишь ты один на призрачный вокзал,
прощания бокал поспешно пригубя...
Но на платке моем ты узелок связал,
чтобы когда-нибудь я вспомнила тебя.
В прощальный этот час, вечернею порой,
ты повторяешь мне последних слов напев...
Я говорю тебе – последнею зарёй,
смотри, горят верхи березовых дерев...
*** Анна и Амедео
Я твои забываю речи,
я читаю о давнем романе –
о парижской короткой встрече
Ахматовой и Модильяни.
Они вслух читали Верлена,
наизусть, в унисон, по-французски...
Он углем рисовал на стенах
странный профиль ее нерусский.
Он еще – неизвестный художник,
и она – поэтесса юная...
Но уже на холсте осторожно
проступает первый рисунок.
Но любовь – это птица редкая...
Через месяц они расстались.
Но уже над ее портретом
первых строчек взлетела стая.
Век назад... Те же сумерки синие,
я читаю о давнем романе,
на странице темнеет линия –
профиль Анны – рукой Модильяни.
*** «И надо оставлять пробелы
в судьбе, а не среди бумаг...»
Борис Пастернак
Пусть строчка спадает с листочка,
пусть слово не знает предела,
и я не поставлю точки,
чтоб слово к тебе долетело.
Чтоб мы оставляли пробелы
в судьбе, а не в поле бумажном,
куда мы с тобою смело
вошли, словно в воду, однажды.
Пусть строчек сплетаются ветки,
растут, как прозрачная чаща...
Стихи мои – только заметки
о времени уходящем.
Пусть линии жизни не плавны
и где-то сходятся в точку –
судьбы неоконченной главы
останутся в сломанных строчках.
На то, может быть, чья-то воля,
чтоб мы набросали небрежно
на узком бумажном поле
фрагменты о жизни прежней.
*** 451 по Фаренгейту (памяти Рея
Бредбери)
Из тающих облачных льдин
последняя выжата влага.
Четыреста пятьдесят один,
жара и горит бумага.
Тетрадь обращается в прах,
жизнь сжата вся на ладони,
от слов тает свет в глазах,
слов, падающих в бездонье.
И мир укрыт тишиной,
безмолвьем, от края - до края.
Неопалимою Купиной
Слово горит, не сгорая.
И все же - по руслам рек,
последние звуки теряя,
какой-нибудь человек
бредет, книги вслух повторяя.
Великим строкам учёт
ведя, - ведь жизнь возродится,
и кто-нибудь снова прочтет -
сохраненные им страницы.
Четыреста пятьдесят, жара...
Около 200 по Цельсию.
Бумага сгорает, пора -
по строкам идти, как по лезвию...
*** «Ветер утих и утух вечер...»
Велимир Хлебников
Пусть качнется мой стих,
как сирень над тобой, не иначе...
Чтобы ветер утих,
краткой встречи срок обозначив.
Чтобы вечер утух,
звездным светом тени колыша,
под мелодию-стук
темных веток сирени по крыше.
Чтобы ты приходил,
летней шторы спадала завеса...
Чтобы ты уходил,
когда солнце восходит над лесом.
Пусть тетради листок
раскрывает крыло над тобою...
Нами пройден виток
ветхой лестницы, ставшей судьбою.
*** Я живу в деревне Тропарёво
Я живу в деревне Тропарёво,
там – в окне береза, в доме – ветер...
Том Минеи, где по строкам ровным
я Тропарь читаю на рассвете.
Сквозь узор славянской темной вязи
проступает Образ – древен, светел,
словно восстанавлявая связи
между прошлым временем и – этим.
Каждый день ведь посвящен кому-то,
я Тропарь читаю на восходе,
и за эти краткие минуты
жизнь святая предо мной проходит.
Полка книжная, Минеи-Четьи...
Мучеников – не сгорает слава.
Я Тропарь читаю на рассвете –
скоро будет день Петра и Павла.
Взглядом медлю я на строках
ровных...
Ветер, он страницы здесь листает,
в доме, где в деревне Тропарёво
Тропари я древние читаю...
*** Мгновение
Умолкнем – на полуслове...
Пусть – стрелка минуту тянет,
мгновение остановим –
то, что прекрасным станет.
«Я отодвину штору...» –
ты спросишь... – Не возражаю.
Луч пробежит, который
вещи преображает.
Комната озарится,
соединятся руки...
Пусть этот час повторится –
в памяти, в годы разлуки.
Вырастет расстоянье
между нами преградой –
все же, о расставанье
сейчас говорить не надо.
Вспомним с тобой былое...
В этот час бесконечный
стрелка – растет стрелою,
обозначая вечность.
Наши расходятся тени,
луч, убежав, погаснет.
Стрелка замрет на мгновеньи –
том, что было прекрасным...
*** Легкий шорох Вселенной
Мой улов невелик –
скрипы двери балконной,
и светящийся Лик,
взгляд, летящий с иконы.
У тебя – тоже день,
те же шорохи, скрипы,
и душистая тень
под цветущею липой.
Дней бегущих черты
в строгих строках застыли,
вспоминаешь ли ты
час, где вместе мы были...
Так же – липа цвела,
где-то птица пропела,
и тропа нас вела
за земные пределы.
Сети тонкие слов –
ткань привычного плена,
невелик мой улов –
легкий шорох Вселенной...
*** Серебро Кузмина
Кто – за жизнь мне ответит,
и какая вина? –
Я опутана в Сети,
в серебро – Кузмина...
Выметают с позором
зря пустующий день...
И слова, как озера,
скроет облака тень.
Пусть когда-то сгорели
строк ажурных мосты...
В лёд – ударят форелей
серебристых хвосты...
Луч твой дальний развеет
строчек сумрачный стык.
Я иду за Орфеем –
по тропе Эвридик...
Я считаю минуты,
вот – просвета черты...
Этой сетью опутан,
мой Орфей, даже ты...
***
Мелькнет звезда над головой
в просвет, что дрогнет над листвой,
как будущий исток,
Когда подслушанную речь
звезд – пытаешься сберечь
в ночных потоках строк.
Горячий шепот вспомнишь – уст...
Лучей звезды горящий куст
осветит твой порог.
К утру он всё еще растет,
как говорящий куст, как тот,
в котором спрятан – Бог..
И думашь о том, что жаль –
страница всё же не Скрижаль,
хранящая Закон,
А лишь – дающая ответ
на звездный мимолетный свет,
идущий от окон...
*** Я вернулась...
Я вернулась... Березы всё те же
в высь растут за прозрачным окном.
Я вернулась домой... Ветер свежий
этим комнатам будто знаком,
В этом доме он, будто хозяин,
брат березовых тонких вершин,
прилетевший с воздушных окраин –
стал хранителем здешней тиши.
Я вернулась домой, в эту нишу
одиночества, в старый приют,
где быть может, я снова услышу
голос твой... Где свивается жгут
В бесконечность протянутых нитей,
называемых нашей судьбой...
Узелки – это дни и событья –
были созданы мной и тобой.
Это – памяти нашей комочки –
те, что душу порой теребят,
словно быстробегущие строчки,
что сейчас по листочку скользят.
Я вернулась домой... И с балкона
я вдыхаю полночную тьму –
под Всевидящим оком – с иконы –
непостижным земному уму...
*** Дождь
Вчерашней ночью дождь стучал в окно,
и над страницей дух небес витал,
и влагой, превращенною в вино,
он лозы строк, как древний сок питал.
Нездешний гость невольно стал причиной
бессонницы... Небесный звукоряд
земную тишину смывал лавиной,
боль заглушая от былых утрат.
Как вечность – дождевые нити льются
и вьются над тетрадью как хотят,
и на отрезки поминутно рвутся,
чтоб встроиться меж строчек, наугад,
и на странице оживает лето,
и прорастают травы среди строк,
и обвивают в комнате предметы,
и только точка прекращает этот
со-творчества неистовый урок...
*** К Преображению
Уже растут в земной ночи,
с обычным светом вечно споря,
невидимые те лучи,
что просияли на Фаворе.
И снова, в ожиданье дня,
по старому – числа шестого –
душа, как лепесток огня,
к преображению готова.
В тот день покроется листва
немеркнущим осенним светом –
тем, что озарены слова
в странице давнего Завета,
Которую читаем мы
ученикам вослед ступая,
и снова видим, как из тьмы
лучи с вершины проступают.
Тот день начнется тишиной,
ненарушимой голосами...
В лучах – тяжелый шар Земной
легко – летит под небесами...
Всё проще дни, всё окаянней
Но даже – на цветущей тверди
всё проще дни, всё окаянней,
когда рукой подать – до смерти,
но далеко – до покаянья.
Не изменить числа и даты
в час пораженья и обиды...
Где ты, Псалом пятидесятый,
творенье ветхого Давида?
Ведь я пока еще в начале
томов святого Пятикнижья...
Когда же - утолит печали
строка псалма, что станет ближе
Утраченого песнопенья,
и дни наступят молчаливы -
дней покаяния блаженей,
и дрогнут над потоком ивы,
Склонятся над цветущей твердью,
когда - мгновенье до бессмертья...
*** «Да простит тебя Бог,
можжевеловый куст...»
Н. Заболоцкий
Поэзия – из ничего,
желанное движенье уст...
Но озарит лучом чело
и вспыхнет можжевела куст,
Который Бог уже простил...
Кружит в ночи осенний лист,
в пустынном садике застыл
холодных ягод аметист.
Жизнь продолжается во сне,
преображая то, что здесь...
Приходит ангел в тишине
и песнь приносит, словно весть.
Она звучит – из ничего,
когда летит луча игла,
случайно озарив чело,
и с веток падает смола,
И капли светятся сквозь сон...
В пустынном садике застыл
холодных ягод синий звон –
с куста, который Бог простил...
*** Яблочный Спас
Сплелось ли так, или спелось ли,
помнишь, под нашими взглядами –
от сладости, иль от спелости
яблоки в травы падали
и на земле, как на блюде,
чуть покраснев, лежали,
и удивленые люди
бережно их собирали
Медленными движеньями,
будто завороженные,
райским этим виденьем
будто преображенные.
Прошелестел негромко
ветер... Облако встало
над Садом – в горящей кромке –
медленно, словно устало.
Спелось ли, иль сплелось ли...
Час ночной отдаляя,
Земля чуть кружилась на о’си,
облаку бок подставляя,
Словно под нашими взглядами
время преобразилось...
Яблоко медленно падало,
облако в небе светилось.
*** «...ласточка в чертог теней
вернется...»
Видишь, ласточка твоя ослепла,
возвращается в чертог теней.
Только ночь. Уже не будет дней,
а в твоей ладони горстка пепла.
Но, она моей была страницей
и по ней летели птицы слов,
одолевшие границы снов...
Пусть же, этот пепел серебрится
В час святой, когда его развеешь...
Из обугленных уже частиц
встанет стая новая страниц –
ты собрать их вместе не сумеешь.
Ласточка уйдет, но Феникс-птица
над тобой закружит в тишине,
потому что не горят в огне –
о тебе – стихов моих страницы.
Время их не тронет мелкой пылью.
Только ночь. Не будет светлых дней.
Не оставят над тобой теней –
ласточкины срезанные крылья.
*** Строчка Бытия
Окно дождем с утра омыто,
и капли в комнату летят.
Зачеркиваешь строчку быта,
читаешь строчку Бытия.
Там – первая слеза скатилась,
и может, первый дождь прошел,
на Землю Небо опустилось,
и Бог воскликнул: Хорошо!
Но в облаках возникла просинь,
и между строчками – пробел...
В раю, быть может, тоже осень
и с древа жизни лист слетел.
О том, что там еще случилось,
быть может, в Книге нет следа,
но яблоко уже круглилось,
спешила первая беда.
Но в комнате окно омыто
слезами первого дождя,
и среди строк унылых быта
сверкает строчка Бытия...
*** Библию читаешь без меня
Библию читаешь без меня,
без тебя – холодный воздух пуст...
в этот день не разожгу огня,
светится тот можжевела куст
Что наверное растет ещё
под твоим распахнутым окном...
В тех лучах нам было горячо
в те часы где были мы вдвоем
Скрытые вечерней тишиной
взглядами встречаясь в небесах
куст горел нетленой купиной
вечность проступала на часах.
В памяти остался синий звон
ягод холодеющих в дали...
я читаю Библию – про сон
древнего пророка Илии.
Над тобою пусть склонится куст
можжевела где заснул пророк
от твоих пусть прилетает уст
Слово что тебе прошепчет Бог
Чтоб осенний вечер не был пуст
в день где я не разожгу огня
светится лишь можжевела куст...
Библию читаешь - без меня...
«В одном мгновеньи видеть
вечность...» У. Блейк
Я тебе пишу издалека,
я делюсь с тобой водой и хлебом.,
чтобы ты сумел увидеть небо
в лепестковой чашечке цветка.
По одной из самых древних Книг –
о тебе гадаю бесконечно,
чтобы пред тобой летела вечность
за один земной короткий миг.
Я тебе пишу издалека,
пусть, порой, строка моя неровна
чтоб, как я, ты видел мир огромный
в самом малом зернышке песка.
Я гадаю – в день, когда вдвоем
будем мы в сей жизни быстротечной,
чтобы мне казался бесконечным
глаз твоих прозрачный водоем.
Светом дом твой озарится
Светом дом твой озарится,
и в камине зазмеится
пламя... Сядем у огня,
только не гони меня.
Я пришла к тебе с повинной,
как вторая половина,
словно капелька твоя
на пороге бытия.
От небытия очнувшись
и в плечо твое уткнувшись,
чтоб продолжить как-нибудь
разговора долгий путь...
На двери блеснет подкова
счастьем старым, светом новым,
и наступит тишина
у раскрытого окна.
Листья полетят сухие
в сад осенний, как впервые,
в пруд, в прозрачный водоем –
там, где мы стоим вдвоем,
Где березы, словно вехи,
как и мы, стоят навеки,
тихим шелестом даря
нас к исходу сентября...
Осенних дней подстрочник
Под окном моим шаги стихают,
в иней превратятся утром р’осы,
сад осенний прошуршит стихами,
звездная мелькнет ночная россыпь.
С неба до земли протянет строчки
дождь... И сад листву растратит
на ковер... Осенних дней подстрочник
вырастет в пустой еще тетради.
Месяца подвешена подкова
на дверях невидимого Рая,
примеряет осени обнову
полночь, от дождя уже сырая.
Месяца уже стареет дужка,
освещая белую страницу...
Скоро полетят к тебе, на у’шко
караваны слов моих, как птицы...
К Рождеству Богородицы
Над осенней тишиной
облака расходятся,
я читаю – о земной
жизни Богородицы.
Журавли в просвет летят,
небеса расступятся...
И появится Дитя
на земле – Заступница.
Ангел постучится в дверь,
чудо совершится,
Анне Он прошепчет – «Верь!
Дщерь у вас родится...
И слова будут гореть,
пролетят недели,
и склонится в сентябре
мать над колыбелью...
А потом – придет весна,
донесутся вести
к Деве, что Она –
Божия Невеста...
Над осенней тишиной
свет небес лучится,
я читаю о земной
жизни – о Пречистой.
Строки эти не стирай
Строки эти не стирай,
просто зачеркни беду,
я еще к тебе приду,
только – укажи тот край,
Где встает стена берез
в роще, осень шелестит,
где трава сыра от рос,
там, где старый дом стоит...
Там, за краешком мечты
и за гранью бытия –
дом, где Мастер – будешь ты,
Маргаритой – стану я.
На пороге связка дров,
в печке лепестки огня,
только не гони меня –
это мой последний кров,
Это мой далекий край,
я еще к тебе приду...
Просто зачеркни беду,
этих строчек – не стирай...
Овраг в Коломенском
Склон осенний порос лебедой,
белым лебедем облако плыло,
даль оврага грозила бедой,
и надежного не было тыла.
Горизонт исчезал без следа,
вечерело, казалась бездонной
глубь оврага... Горька лебеда,
горсть листвы, что растерта в
ладонях.
Клена гаснул осенний костер,
черным лебедем облако плыло,
и ночной опускался шатер,
и надежного не было тыла.
Победил нас бездонный овраг,
лебеда, что осталась на склоне...
Но горел в небесах звездный прах,
и горели, сближаясь, ладони.
Осени блеск пятипалый
Лист тетрадный так чист –
не проступает слово...
Но – ты обводишь кленовый,
ставший ладонью лист.
Я обвожу огонь –
осени блеск пятипалый,
словно к твоей припала –
моя ледяная ладонь...
Осени ранний блеск,
как прозрачную влагу,
примет, впитав, бумага –
как посланье небес.
И – ледяная ладонь
оживет, и проступит Слово...
Я, словно лист кленовый –
твой обвожу огонь...
Под Рождество
Ты в этот дом под Рождество придешь,
переступив порог житейской стужи,
с еловых веток серебристый дождь
спадает... Свет вечерний сужен
До тонкого луча, что сквозь окно
здесь пролагает зимнюю дорогу...
Ты вспомнишь тех, кто здесь бывал давно,
и всё, что ты утратил понемногу.
Ты вспомнишь дни, когда тебя во тьму
еще рука родная провожала...
Теперь тебе придется одному
из жизни вынимать разлуки жало.
И лишь луча дрожит живая нить,
ты этой нитью с прежней жизнью связан,
и на вопрос старинный «быть – не быть»
ты никому ответить не обязан.
Но серебристый дождь бежит, шурша,
с огромной ели посреди вселенной...
И может быть, готовится душа
в день Рождества – к последним переменам...
Пусть ко мне прилетит листок
Пусть ко мне прилетит листок
самый чистый, как в час творенья...
В уголке – нарисую кружок,
как начало стихотворенья.
А вокруг нарисую лучи,
чтобы свет пробился, неярок...
Это будет абрис свечи –
невесомый тебе подарок.
Знаю, капли – слов не сотрут...
Я листок положу к порогу
твоему... донесу на ветру –
я к тебе еще помню дорогу.
Завтра утром прочтешь слова,
на которые ты не ответишь.
Завтра будет – день Покров’а,
и его без меня ты встретишь,
но уже не сотрутся лучи
неземные, как в день творенья,
на листочке – абрис свечи,
как начало стихотворенья...
Читая книгу о Гоголе
Он взглядом сегодня дарит,
из Вечности, с постамента –
дом на Никитском бульваре,
где смертного ждал момента.
У Гоголя не было дома –
и кров он делил с друзьями.
Но он написал два тома –
о душах... О нас с вами.
Душа ведь пристанища ищет,
уже до земного – нет дела,
и не принимает пищи –
от жизни уставшее тело.
Уже нет смертного страха,
о вечном – давно известно...
Он был одиноким монахом
в монастыре небесном.
Пойдем, постоим рядом,
уйдем от жизни беспечной,
пусть Гоголь задумчивым взглядом –
рассказывает о вечном.
И ладонь касается вселенной...
В ночь, в Покров, распахнуто окно,
воздух, как холодное вино,
и ладонь касается вселенной,
Где уже звезды дрожит кружок,
оставляя отблеск на иконе,
может, скоро Покрова снежок
звездами украсит подоконник.
На столе чуть теплится свеча,
пред которой мы сближаем лица,
может быть, от звездного луча
робкий свет сильнее разгорится,
В комнату войдет ночной простор,
словно часть холодная вселенной,
и тогда умолкший разговор
вырвется из тишины, из плена,
Восстановится цепочкой слов
нить речей, утерянная нами...
Это будет в полночь, на Покров,
где лучи встречаются с лучами,
Где в ночи растворено окно,
свет бежит из комнат, как из плена,
где мы пьем холодное вино,
словно часть прозрачную –
вселенной.
Может, жизни пройдены вершины
Может, жизни пройдены вершины,
перевал, на убыль путь пошёл,
строки – это времени морщины –
бороздят страницы древний шёлк.
Ноша прошлого – еще по силам,
будущее – как короткий миг,
только бы успеть еще, осилить –
перечесть страницы Ветхих Книг,
И Евангелья четыре тома –
быль о том, что на Земле жил Бог...
Только бы успеть – дойти до дома
твоего – переступить порог,
Снять осенней паутины волос,
не оставить на листах пробел,
только бы – опять услышать голос
тот – что о любви мне пел...
В твоем небе – плывет журавль
В твоем небе – плывет журавль,
а ко мне – прилетела синица...
Дом качнулся, словно корабль,
белым парусом стала страница.
Просто – этот птенчик замёрз,
но окно я не закрывала...
Он в ладонь мою тихо врос,
чтоб его я отогревала.
Стал похож на Ковчег мой дом,
чтобы мы к берегам твоим плыли,
пусть, пока мы с птенцом вдвоем,
но в ладони трепещут крылья.
По осенним полям шурша,
отплываем утром туманным,
чтобы - звездным ковшом дыша,
нам питаться небесной манной.
Дом погибнет, словно корабль,
но в ладони трепещет птица,
пусть - синица, а не журавль,
что в твоих небесах мне снится...
Слова крадутся в тетрадь
Жизнь обернется сном,
смех сменяется плачем,
береза моя за окном
станет прозрачней,
веточек тонких прядь
дымом оденет иней,
слова крадутся в тетрадь –
с карандаша синего...
В комнате – тени и свет
лампа разделит,
но на письмо ответ –
медлит уже неделю.
Капли стекло дробят,
дрожит дождевая тога...
К холоду ноября
выпадет мне дорога,
Где горизонт Рождества
горит невидимой линией,
в тетрадь крадутся слова –
с карандаша синего,
Сквозь тьму пробившийся свет
день от ночи отделит,
но на письмо ответ –
медлит уже неделю...
Паломнику
Лён льется плаща,
касаясь травы шелк’овой,
спадает сума с плеча
ношей холщевой.
Снова уходишь ты,
вечный мой странник –
до опасной черты,
скрытой в тумане.
Там за чертой вода,
переплывать придется,
в доме моем беда
без тебя остается...
Всё же взмахну платком
я, словно белым флагом,
позволь за тобой тайком
тихим идти шагом –
в тот вечный Ерусалим –
древним сказаньям внемлю,
куда ты идешь один,
туда, во Святую землю.
Путь этот многим знак’ом,
он и назван судьбою...
Позволь мне идти тайком
вслед за тобою –
туда, где льется плаща
лён рекою шелк’овой,
где спадает с плеча
ноша холщевая...
«Мысль изреченная – есть ложь»
Федор Тютчев
Когда-нибудь не хватит нам свечи,
и тени на стенах сотрутся...
Взойдет луны серебряное блюдце,
чтоб нам продолжить разговор в
ночи,
Давно когда-то прерванный, ну что ж,
зато сегодня мы с тобой внимаем
друг другу, все же, понимая:
«мысль изреченая есть ложь...»
Чему осталось верить на земле?
Светящуюся даль уже скрывают тучи,
в раскрытой книге на портрете –
Тютчев
чему-то улыбается во мгле...
С тобой – простор разделим пополам
и выйдем в ночь, в распахнутые
двери...
Пусть, ложь изречена... Я все же
верю
твоей любви и, может быть, словам...
Не забывается лицо...
Не забывается лицо
твое... Но ты поставил точку,
как будто бы пробил свинцом
далекий путь тетрадной строчки.
Пришла пора – снимать кольцо,
сжимающее безымянный...
Пусть посыпается крыльцо,
как будто пеплом, снежной манной.
Путь – намечается резцом,
а жизнь – загадочнее мифа...
Строка становится венцом
над каждой перекрёстной рифмой.
Строка меняет синий цвет
на свет, алеющий в закате,
не зная – что сказать в ответ,
безмолвие – равно расплате.
Не забывается лицо,
когда склонившись над листочком,
рисуешь ты в конце – кольцо...
Оно всегда – светлее точки...
Годовщина Казанской
Я не знаю, куда ты идешь
по такой же прозрачной аллее...
Годовщина Казанской, дождь,
это – нас небеса жалеют.
Потому что, сегодня врозь
мы с тобою идем по свету...
В небеса лист последний врос –
не спешит расставаться с веткой.
Над тобою знакомый зонт –
он был крышей для нас когда-то...
Предо мной бежит горизонт,
лист дрожит, в небесах распятый.
Я не знаю, где ты идешь –
в тупики заводят аллеи,
в слово каждое – вложена ложь,
желтый лист на асфальте тлеет.
Годовщина Казанской, Русь...
Я лицо подставляю влаге,
эту грусть я доверю бумаге,
когда в дом – без тебя – вернусь.
SILENTIUM
Silencium! – звук латыни...
Надо вернуться к молчанию,
что над устами стынет,
порою, в часы отчаянья.
Межа молчания – между
словами и дальней музыкой...
В молчании скрыта надежда
чья-то – на новые узы.
Молчание – после речи
черта, простором размытая.
Молчанье – кусочек вечности,
Богом – в душе забытый.
Молчанье продолжится снами,
пророчеством, обещанием,
тем, что бывает с нами
при встрече – после прощания...
Нездешний вечер петербургских зим
«Начало 1916 года,начало
последнего года старого мира...
Сидели и читали последние стихи
на последних шкурах
у последних каминов...» М.
Цветаева. «Нездешний вечер».
А здесь поэты, и зажжен камин –
Пришла пора – слетающих к листам
светящих слов – в года чумного пира...
Кузмин, Есенин, Мандельштам –
стихи читают. Не смолкает лира.
Зима шестнадцатого... Времена лихи...
Горит камин. Потом – заплатят смертью
поэты – за последние стихи,
где каждая строка ведет к бессмертью.
Нездешний вечер длится до утра,
последние стихи над миром кружат,
молчанию приходит вновь пора,
молчание – последнее оружье...
Последний разожжен в ночи камин,
стихи читают, не смолкает лира.
Нездешний вечер петербургских зим,
последний год России прежней... Мира...
Веди, крылатый бог Гермес
Веди меня, далекий бог,
веди тропою чуть заметной,
распутывай клубочек строк,
тех, что остались без ответа.
Веди, крылатый бог Гермес,
за грань тетрадного листочка –
из этих обреченных мест –
к светящейся во мраке точке.
Веди туда, где ветер стих,
где неба край – земли коснулся,
веди тропою Эвридик,
чтобы никто не обернулся...
Веди туда, где лавр цветет,
так хорошо в его прохладе...
Туда, где всё еще поёт
Орфей мне о любви – в Элладе...
Мраморная богиня
в Царицынском парке
Сквозь морок и морозный дым
в такую даль мы шли с тобой,
где был уже неразличим
колоколов Москвы прибой...
Мы шли среди дворцовых глыб,
над головою – звездный рой,
нас охранял столетних лип
высокоствольный темный строй.
Старинный грот – исчезла мгла –
лучом фонарным освещен...
Там Дева в мраморе жила,
богиня из иных времен.
Певуч – девичий переплёт
скрещенных вечно юных рук,
она свершила перелёт
из бытия – в священный круг.
В такую даль мы шли вдвоем,
как будто обо всём забыв...
Потом – мы вспомним водоем
и золото склоненных ив...
Хлебникова Поле
Ты помнишь? – Хлебникова Поле,
где нет начала и конца,
и где слова растут по воле,
их создающего творца.
Над головой там – рой мерцает
звезд... Слова теряют тень,
и луч – из вздохов дань сплетает
и в Троицу, и в Духов день.
И песнь кузнечика ликует –
с тобой читаем мы о том,
как он беспечно крылышкует
по строчкам – золотописьмом.
Из поля приплывают вести,
переплетаясь с тишиной,
и у творца мерцает перстень,
как на мизинце – шар земной...
Бежит святая водица
Растворенные окна,
березовая листва,
и на странице сохнут,
спадая с пера, слова...
Воспоминанья – скупы,
помню, как свечи горят,
помню, как твои губы
тихо молитву творят.
Взгляд, уходящий в купол,
на фреске горят облака...
Жесты твои скупы –
творящая крест рука...
Бежит святая водица –
колодец там, где-то, близ,
ведро о стенки стучится
и ускользает вниз...
Помню – свеча догорает,
листья сухие летят...
Мы называли Раем
тот покинутый Сад...
Вселенной подсветка
Снега белеет полоска,
снег не скоро растает –
Солнца сломано блюдце,
лучи - словно спицы зонта
Стремятся на миг прикоснуться
к линии горизонта.
Наши пути разойдутся,
как параллельные строчки,
Наши мысли сойдутся
где-то в небесной точке,
Там, где звезды качаются,
словно вселенной подсветка,
Где параллели сплетаются,
как побелевшие ветки...
Строки писем Райнера
Вижу утром ранним,
в час передрассветный,
строки писем Райнера –
к юному поэту.
Райнер – здесь присутствует,
скинув плащ дорожный...
И его напутствиям
внемлю осторожно.
Слово – зона риска,
словно – не дышу я,
и том, что близко,
предо мной – пишу я.
Вот – тетрадь дешевая,
свет над ней небесный,
ткань листа холщевая,
край стола отвесный.
Вот – чердак-каюта,
кров, уже непрочный...
Но еще минута –
и нахлынут строчки...
Это образ морозный русского Рая
По дороге посыпанной звездной пылью,
по дороге заснеженной путь непрост...
У тебя – пространство рассчитано в милях,
предо мной бесконечность березовых верст.
Эти версты идут, как в строю солдаты,
словно образ морозный русских дорог,
их число равно пережитым утратам,
это русское поле, оглобля, сугроб...
Над тобою – сосны зеленеет ветка,
сосны так высоки, что касаются звезд.
Предо мной ветвей березовых сетка
осеняет в поле церковный погост.
Этот храм последний почти разрушен,
из снежинок соткан Богородицы Плат,
в Рождество здесь только ангелы служат
при далеком свете звездных лампад.
Это образ морозный русского Рая,
это – свет во мгле, как надежды огонь,
и снежинка летит, и в пути сгорая,
как звезда, обжигает твою ладонь...
А снежинки минуты считают
Безымянная тает манна –
путь с небес до земли безвозвратен.
Манна манит, как имя Анна –
бесконечный звук – благодати.
Я считаю лучи у снежинки,
наклоняясь к ней осторожно.
Каждый луч – голубая жилка,
и дотронуться невозможно.
Светит будущее туманно,
оглянешься – увидишь прошлое...
Безымянная тает манна
и земля бежит под подошвами.
Имя А-н-н-а в пространстве стынет,
гаснет чей-то голос, простужен,
и прохожий бежит в пустыню,
в переулок Рождественской стужи.
Бесконечное имя тает,
манит манны легкое бремя...
А снежинки минуты считают,
и в вор/онке качается время...
Легкий шаг по лесенке без перил
Легкий шаг по лесенке без перил,
я иду... Как душа, прозрачны ступени.
Чуть дыша, иду сквозь дыханье крыл,
на земле от них не бывает тени.
Я иду туда, где исчезло зло,
где могу к плечу твоему приникнуть...
чтобы нам суметь друг друга
окликнуть.
Тридцать букв-жемчужин зажаты в горсть –
бесконечных чьих-то речей основа,
и строка висит, как вселенной ось,
на которой дрожа, еще держится слово.
Мы берем жемчужины из горсти,
на воздушные линии буквы нижем.
Нам осталось лишь – написать: «Прости...»,
для последнего слова ставим нишу.
На земле так мало осталось слов,
тишина над нами растянет сети.
Нам с тобой осталось так мало снов,
чтоб в ночном просторе друг друга встретить
И пойти по лесенке без перил,
как душа, прозрачны ее ступени –
чуть дыша, чтоб слышать дыханье крыл –
на земле от них не бывает тени...
Гул телефонной трубки
трубки,
чтобы прервать молчание простора,
чтобы слова летели, как гол/убки –
любые – нежности, или укора...
О том, где был – в Клину, или в
Рязани,
рассказы буду слушать, как былины...
На несколько минут и нас связали
слова, плывущие прозрачным
клином.
В ладони – гладь, гул телефонной
трубки,
твой голос, кем-то прерван, угасает...
Но – Слова долетевшая голубка
в морозный вечер – всё же
обжигает...
Ночь Рождества стоит почти что рядом
Мороз. Узором заросло окно.
Не видно дали той, куда давно
ушел ты. Над тобой горят
те звезды, что друг с другом говорят.
Чело страницы – первые морщины
строк, на слова разбитых, бороздят...
Когда-нибудь тебе их освет/ят –
свеча, иль лампа, зарево камина,
или неяркий северный закат.
Слова мои по свету разбредутся –
бездомным птицам нет в пути преград...
Чтоб мое слово уловил твой взгляд –
готова птицей-словом я вернуться
в любой – цветущий, облетевший Сад,
В любое время года – зиму, лето,
в любой, тобой очерченный кружок,
распутав нити пройденных дорог,
раскинув сети бесконечных строк –
любви той, что осталась без ответа.
Мороз растет узором по стеклу,
сплетений снежных не распутать взгляду...
Ночь Рождества стоит почти что рядом
и светится лампадою в углу,
где проступает сквозь ночную мглу
нарядной Ели хвойная громада,
Которой эта комната мала
и места нет ей в здешнем обиходе...
В ночь Рождества она бы доросла
до той Звезды, что ждет на небосводе...
Дом-музей Васнецова
Последняя прогулка стала долгой,
мороз – пространство, время – всё смещает...
Град колокольный. Даль. Москва умолкла,
и вмёрзла Самотёка в тишь Мещанской.
Но мы – уже с морозом сладили,
по хрусталям ступая осторожно,
нашли затерянную в тупиках усадьбу,
старинный терем русского художника.
Здесь наше детство навсегда застыло,
и в мастерской, лучом задетой скупо,
Царевна Несмеянна всё грустила,
Баба-Яга летела в ступе – в купол...
На миг мы прикоснулись к вечной сути...
Но словно древний рыцарь Васнецова,
Стояли в этом мире на распутье
меж старою – и страшной сказкой новой...
Памяти Райнера Мария Рильке (29 декабря, 1926 года)
«Я так один. Никто не понимает...» Райнер Рильке, 1901
Как все... Прошел сквозь смертный страх
и встретил вечности волну.
Он умер? – Нет, скорей уснул –
один, в Швейцарии, в горах.
Поэту кто-то подарил
в горах цветущий клин земли...
Он умер? – Нет, скорей уплыл
к вершинам, что всегда вдали
Видны из домика в Мюзо.
Как все – переступил порог...
Он умер? – Нет, пошел на Зов,
туда где ожидает Бог.
Слова его ко мне летят –
с Того, на Этот белый свет...
И предо мной его портрет,
его бездонный светлый взгляд.
Он стал одной из тех вершин,
давно сверкнувших вдалеке.
Он мне сказал: «Я так один...» –
на чистом, русском языке.
***
Если подумать строго,
об этом священный рассказ:
мы – смотрим на Бога,
Бог – смотрит на нас
Из того вечного Сада,
что называется – Рай,
где нас ожидает награда,
когда мы покинем край
Этот, затерянный в Небе,
летящий среди облаков,
где – о насущном хлебе
молитва сотни веков
Звучит сквозь утра прохладу,
сквозь предрассветный час,
когда встречаются взгляды,
когда – Бог смотрит на нас...
Тропы: Сравнение - образное выражение, в котором одно явление, предмет, лицо уподобляется другому. Сравнения выражаются разными способами: творительным падежом («уходит дымом»); различными союзами (как, будто, точно, словно и др.) лексически (при помощи слов подобный, похожий)
Перифраза – описательный оборот. Выражение, описательно передающее смысл другого выражения или слова. Город на Неве (вместо Петербург) Оксюморон – троп, заключающийся в соединении слов, называющих взаимоисключающие понятия. Мертвые души (Н.В.Гоголь); смотри, ей весело грустить (А.А.Ахматова)
Эпитет Художественное определение, которое рисует картину или передает отношение к тому, что описывается, называется эпитетом (от греческого эпитон - приложение): зеркальная гладь. Эпитетами чаще всего бывают прилагательные, но нередко в качестве эпитетов выступают и существительные («волшебница- зима»); наречия («стоит одиноко»). В народном поэтическом творчестве встречаются постоянные эпитеты: солнце красное, ветер буйный.
Этот текст я задумывал давно. Хочу, чтобы как можно больше людей использовали фигуры речи в своих текстах.
Мы научены тысячами льющихся слов из экранов телевизора, на первых полосах газет — но всё это шаблоны, избитые и привычные, над которыми мы уже не задумываемся. И потому привычный текст — это мертвые куски вырванных с мясом стереотипов, которые мы пытаемся соединить.
Чтобы писать более интересно — нужно научиться использовать тропы.
Я продолжаю писать о том, как выработать свой стиль.
Этот навык больше подойдет для создания публицистических текстов, для экспертных статей.
Продающие тексты — редко, потому что вы не сможете сказать метафорически «после этого тренинга вы будете петь как соловей или «запоете соловьем». Не всякая целевая аудитория положительно воспримет такой оборот.
Но если вы работаете со словом, то вам обязательно нужно знать все фигуры речи и максимально четко их использовать
Иногда бывает пишешь — и ощущение торжества и совершенства внутри. Словно ты в подобном месте, как фото ниже или выше. Чаще всего это происходит, когда ты подобрал удачные слова и фигуры речи. Вот о них и хочу поговорить сегодня.
Что такое тропы и фигуры речи?
Троп, если коротко — это украшение текста.
На сегодня есть 3 основных тропа, а все остальные производные: метафора, метонимия и синекдоха.
Метафора
— перенесение смысла с одного предмета на другой.
Метонимия
— метонимия основана на замене слов «по смежности» (часть вместо целого или наоборот, представитель класса вместо всего класса или наоборот, вместилище вместо содержимого или наоборот и т. п.)
Синекдоха
— троп, стилистический приём, состоящий в том, что название общего переносится на частное («Вся школа высыпала на улицу»; «Россия проиграла Уэльсу: 0-3»)
Тем не менее, чаще всего мы используем метафору и ее производные:
— сравнение
— гиперболу
— литоту
— олицетворение
Миллионы людей пишут сегодня, но как же плохо мы используем богатство языка.
Если коротко, что дает использование разных фигур речи:
2. Ваши мысли насыщенны, как пища, богатая минералами и витаминами.
3. Ясность понимания. Ваши тексты читатель легко понимает и они запоминаются.
А теперь конкретно по каждому тропу. Поехали:
Что такое метафора и как её использовать?
Метафора буквально переводится как «перенесение». (от др.-греч. μεταφορά - «перенос», «переносное значение»)
Благодаря метафоре текст становится живым и сочным.
Метафора — это сравнение по характеристике.
Например, по цвету (Луна — сыр в небе), по качеству вкуса, по схожести чувств
Белеет парус одинокий. (парус одинокий и человек один — тоже одинок)
Применение метафоры в копирайтинге
К примеру мы будем продавать курс для HR директоров
«Хотите иметь вагон свободного времени, чтобы развивать себя и свой бизнес. Тогда…». В этом примере «Вагон свободного времени» — это метафора.
Вот еще примеры:
- Верный помощник, добрый пес
- Хоровод клиентов
- Рой музыкантов
Но в отличие от художественных текстов, в бизнес текстах такие варианты будут работать хуже, так как здесь не ценится красота слога. И это скорее похоже на насмешку.
Сравнение
Эта фигура речи чаще других используется именно в копирайтинге.
Сравне́ние - троп, в котором происходит уподобление одного предмета или явления другому по какому-либо общему для них признаку. Цель сравнения - выявить в объекте сравнения новые, важные, преимущественные для субъекта высказывания свойства.
Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье .
Но, как вино , печаль минувших дней
В моей душе чем старше, тем сильней.
Сравнения широко применяются в описании природы:
Внизу, как зеркало стальное ,
Синеют озера струи,
И с камней, блещущих на зное,
В родную глубь спешат струи . (Ф. Тютчев)
Метонимия
Метонимия - литературный троп, основанный на сопредельных, смежных, близких, легко понимаемых связях предметов и явлений.
Весь город спал (город замещает жителей)
Это был счастливый день (день замещает чувства во время суток)
Мы поехали туда на извозчике (извозчик замещает транспортное ср-во)
Синекдоха
Синекдоха - это художественный троп, который создается переносом наименования предмета с его части на целое и наоборот.
Все флаги в гости будут к нам. (А.С. Пушкин)
В данном контексте под флагами (часть) подразумеваются страны (целое), которые будут устанавливать связи с Россией.
Читаем у Н.В. Гоголя в романе Мёртвые души:
«- Эй, борода! А как проехать отсюда к Плюшкину?»
Писатель назвал мужика бородой по одному характерному признаку в его внешности. И перед читателем возник зримый образ этого человека с густой бородой. Это и есть художественный троп - синекдоха.
В сказке Шарля Перро маленькая девочка названа Красной Шапочкой из-за одного, выделяющегося в ее наряде головного убора - красной шапочки, которую ей подарила мама на день рождения.
- Прежняя рыжая голова с бакенбардами снова показалась из-за двери, поглядела и вошла в контору вместе со своим довольно некрасивым туловищем. (И.С. Тургенев)
- Только стесанный затылок, шумно вздохнув, прошептал. (А.М. Горький)
Синекдоха может возникнуть, когда употребляется единственное число существительного в качестве множественного. - И слышно было до рассвета, как ликовал француз. (М.Ю. Лермонтов)
- Швед, русский колет, рубит, режет. (А.С. Пушкин)
Гипербола
Гипербола — это преувеличение (например: море слез, быстрый, как молния, мы не виделись уже сто лет, я уже сотый раз говорю, и т. д.)
реки крови, вечно опаздываете, горы трупов, сто лет не виделись, напугать до смерти, сто раз говорила, миллион извинений, море поспевшей пшеницы, целую вечность жду, весь день простояла, хоть залейся, дом за тысячу километров, постоянно опаздывает.
И сосна до звезд достаёт. (О. Мандельштам)
Во сне дворник сделался тяжелым, как комод. (И.Ильф и Е. Петров)
Быть может, качеств ваших тьму, любуясь ими, вы придали ему; не грешен он ни в чём, вы во сто раз грешнее. (А.С. Грибоедов)
Редкая птица долетит до середины Днепра. (Н.В. Гоголь)
Порядочный человек от вас за тридевять земель убежать готов. (Ф.Достоевский)
Миллион терзаний (А.С. Грибоедов «Горе от ума»).
Литота
Литота — это обратное от гиперболы. Это преуменьшение.
В художественных произведениях часто встречается литота. Примеры из литературы весьма разнообразны. Гоголь – один из любителей этого стилистического приёма. В основном, литота используется автором в ироническом контексте. Так, в повести «Невский проспект» писатель использует литоту следующим образом:
«…талии, никак не толще бутылочной шейки…»
Литота в литературе – это художественный приём, который используется и в стихах, и в художественных произведениях самых разных авторов. Она применяется и для детального описания характера героя, и для ироничного отношения к ситуации, и для красоты выражения чувств.
Например, литота встречается в стихах Маяковского:
«Откуда большая у тела такого:
должно быть, маленький,
смирный любёночек.»
Встречается литота и в стихах Пушкина:
«Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.»
В знаменитом «Евгении Онегине» без этого стилистического приёма тоже не обошлось:
«Вот бегает дворовый мальчик,
В салазки жучку посадив,
Себя в коня преобразив.
Шалун уж заморозил пальчик.
Ему и больно и смешно….»
Олицетворение
Олицетворение - это перенесение свойств человека на неодушевлённые предметы и отвлеченные понятия.
лес проснулся (сравните: ребенок проснулся),
камыш шепчет (девушка шепчет),
темнота подкралась (разведчик подкрался).
Метод, как работать с фигурами речи
Самое важное — это придумать 10 вариантов.
Возьмите лист бумаги и напишите необходимый текст, а потом начните придумывать минимум 10 фигур речи.
Задание. Поработайте с выражением «Белый как…»
Только не пишите «Белый, как снег». Обещаю, к 10-му варианту у вас появятся свежие идеи.
Используйте фигуры речи и обогащайте ваши тексты
Знание основных тропов помогает, скорее, разобраться лучше в том, как мыслить, чтобы обогатить текст. Именно направление мысли часто нужно, а не сами идеи. Каждый, я уверен, может писать интересно, для этого нужна только сосредоточенная работа над вашим текстом.
Коротко обо мне:
Предприниматель, интернет-маркетолог, коммерческий писатель, христианин. Автор двух блогов ( и Слова Ободрения), руководитель студии текстов “Слово” . Осознанно пишу с 2001 года, в газетной журналистике с 2007, зарабатываю исключительно текстами с 2013-го года. Люблю писать и делиться тем, что помогает мне на тренингах. С 2017 года стал отцом.
Заказать тренинг или тексты вы можете по почте или написав в личку в удобной вам соцсети.
